Психоаналитик в Санкт-Петербурге

8 (921) 376-18-25

Джон Клаубер "Психоаналитик как личность" (1968)

16.03.2017

Источник: John Klauber. “Difficulties in the Analytic Encounter”, The Psychoanalyst as a Person (1968), p.123-139

Джон Клаубер. психоаналитик как личность

Целью статьи было отметить некоторые из аспектов, которыми пренебрегают и которые явно влияют на ход лечения, например, таким элементом как личность аналитика. Личностью определяется, что выбирает аналитик для интерпретации, что он расценивает как патологическое, насколько он может сочувствовать ценностям пациента, когда они отличаются от его собственных, и в какой момент реакции, которые помогают ему понять своих пациентов могут превратиться в контрперенос, который становится препятствием. Как уже отмечалось, результаты анализа зависят не просто от успешной интерпретации переноса, но и от успешного взаимодействия между личностями, если судить по степени свободы, которую может ощущать пациент, развиваясь собственным путем.

Я не хочу исследовать характер психоаналитика, и то, как он проявляет себя в своей личной жизни. То, что я хотел бы обсудить, это изменение, продиктованное его личностью, в манере понимания каждым психоаналитиком своих пациентов и отношение этого изменения в теории психоаналитической техники. Хотя здесь и идет обсуждение с точки зрения психоанализа, есть надежда, что это может иметь какое-либо приложение и к другим формам психотерапии.

Основы наиболее широко практикуемой психоаналитической техники были сформулированы Фрейдом и получили свою систематизацию благодаря Анне Фрейд в ее работе “Эго и механизмы защиты” (1937). Фрейд считал отличительной чертой психоаналитической техники анализ переноса. С помощью тренингового анализа психоаналитик приобретает достаточную степень вспомогательной автономии своей профессиональной функции, чтобы быть в состоянии действовать, как зеркало, (как указано в работе Фрейда 1912 года), по отношению к эмоциональным реакциям пациента, таким образом, что отношение пациента к аналитику может быть использовано для выяснения природы его других отношений.

Интеллектуальные операции психоаналитика в каждой сессии могут быть схематично представлены следующим образом. Изучая вербальные ассоциации пациента и сопровождающего их поведения он пробует соединить их в идеи. Он использует их в первую очередь, чтобы найти источник беспокойства пациента, в дальнейшем наблюдая, как тот пытается защитить себя от тревоги, а затем сделать вывод о характере глубинного импульса ищущего разрядки. Он видит, как борьба между импульсом и тревогой обнаруживает себя в отношениях с аналитиком и, далее, делает сообщение, опираясь в первую очередь на характер беспокойства, принимая все это во внимание. Снижение тревожности в отношении импульса облегчает его более свободное выражение по отношению к аналитику, в результате чего он может быть дополнительно понят с точки зрения его происхождения. Интерпретация рассматривается как "подтвержденная", если пациент приносит свежую информацию, чтобы поддержать ее, особенно воспоминания, которые соотносятся с событием, которое было постулировано. Эта схема должна рассматриваться как модель, которая будет модифицирована аналитиком на практике рядом сознательных или предсознательных соображений, например, таких, как необходимость реагирования на остро нарушенного пациента.

Выводы, полученные в результате тщательной работы в этом направлении получают высокую оценку от тренинговых экспертов. Этот метод позволил охватить законы, которые были сформулированы более чем полвека назад (например, касательно смещения импульсов к новым целям или отношения симптомов к забытому опыту человека), и которые, на мой взгляд, оправдывают требования к психоанализу быть научной дисциплиной. И как следствие этой точки зрения, достижения Фрейда в использовании научного метода с непревзойденным размахом и деталями в освещении внутренней жизни человека может стать поворотным моментом в истории психоанализа.

Однако есть одна особенность этой дисциплины, важность которой недооценена. Одной из закономерностей психоанализа является сверхдетерминированность психики, т.е. это значит, что для одного феномена психического выражения могут существовать множественные психические источники. Теоретическим следствием этой закономерности является то, что у психоаналитика существует выбор среди возможных интерпретаций, которые можно было бы дать на каждом этапе. Принимая во внимание, что при установлении закономерностей он пытается дать единое объяснение множественных явлений, а в реальной технике психоанализа ему приходится выбирать из множества объяснений отдельных явлений. Он не только делает интерпретации, призванные объяснить несколько явлений; он также должен сделать сложные акты оценки взаимосвязи явлений и их взаимосвязи друг с другом. Затем он должен решить их относительную важность как для этиологии симптомов, так и для методики интерпретации. Ориентированный на изучение прошлого, его задачу иногда сравнивают с задачей историка. Несмотря на трудности исторических исследований и различный акцент, придаваемый событиям историками, важно, чтобы возможность достижения степени объективности реконструкции и понимания, достаточных для обоснования исторических исследований, редко отрицалась. В истории множество взаимосвязей принимается без вопросов: социальных, политических, экономических и психологических. Однако, по-видимому, из выбора интерпретаций, открытых для психоаналитика, следует, что, как и в случае с историческими повествованиями, путь аналитической реконструкции будет значительно изменяться в соответствии с личностью и культурой аналитика. Тезис этой статьи заключается в том, что значение выбора индивидуальных путей, определяемых личностью психоаналитика, недостаточно изучено и оценено в теории психоаналитической техники.

Эффект влияния личности аналитика рассматривался достаточно часто. Фрейд обсуждал это как с точки зрения эмоциональных трудностей психоаналитика, так и с точки зрения его Эго. В 1910 году он отметил, что "достижения каждого аналитика ограничены тем, что позволяют его собственные комплексы и сопротивления". В 1933 году, обсуждая аналитические споры, он пришел к выводу, что суть проблемы была в старой поговорке "Quot capita, tot sensus" ("Сколько людей, столько мнений"). В 1939 году Алиса и Майкл Балинт подробно обсудили индивидуальные различия в техническом подходе. Они заявили, что "хотя ранее вера в абсолютную справедливость отношения к аналитику как к зеркалу была настолько устойчивой, что оспаривание ее могло быть расценено как акт дезертирства, "в настоящее время" сама возможность такого отношения оспаривается. Они пришли к выводу, однако, что "наши пациенты, за очень немногими исключениями, способны приспособиться к ... этим индивидуальным атмосферам и продолжать свой собственный перенос, почти не затронутый контрпереносом аналитика". Личный ответ психоаналитика к его пациенту снова привлек внимание после войны в серии важных статей. В своих статьях Дональд Винникотт (1947), Паула Хайманн (1950, 1960), Максвелл Гительсон (1952) и Маргарет Литтл (1957) по-разному оценивают эмоциональную позицию психоаналитика. Личные ответы аналитика, все еще находящиеся под контролем его самоанализа, были уже не просто “линзами” на гладкой поверхности зеркала; они могут использоваться, чтобы фокусировать зеркало. Гительсон и Хайманн подчеркнули, что с первого контакта с пациентом могут возникнуть признаки того, что работа будет идти лучше с другим аналитиком, и это может быть связано с трудностями, главным образом, возникающим в связи с переносом и контрпереносом. Хайманн подчеркнула, что пациент принимает во внимание навыки аналитика, но она уделила должное внимание тому факту, что эти навыки "в самых затруднительных и сложных отношениях обусловлены" его личностью. Винникотт и Маргарет Литтл подчеркнули важность для пациента переживания психоаналитика как человека, способного к подлинной эмоциональной реакции на него. Что особенно важно для данной темы, Винникотт считал, что "отличительные особенности аналитика, определяемые его личной историей ... которые делают его работу отличной по стилю и качеству от работы его коллег" следует отличать от контрпереноса психоаналитика.

Я хотел бы уточнить различие между индивидуальной формой и склонностями характера аналитика и различными эмоциональными реакциями, которые он может сделать для каждого пациента. Различие Винникотта косвенно коснулось разницы между структурой личности и действиями драйвов, которые используются психоаналитиками определенным образом, еще с момента опубликования Фрейдом своей работы "Я и Оно" в 1923 году.

Очевидно, что обобщенное отношение симпатии к пациенту или ее отсутствие у аналитика, вероятно, будут связаны с тенденциями его характера, основанными на его "постоянных невротических трудностях" (Анни Райх 1951), и поэтому его можно однозначно описать в терминах контрпереноса. Но это не избавляет психоаналитика от всех других его реакций. Аналитик и пациент предстают не только аналитиком и пациентом; они также являются индивидами с высокой степенью интеграции, в значительной степени не поддающиеся изменению, со своими системами ценностей и отношением друг к другу, которые выражают не только перенос и контрперенос, но и взгляды, которые остаются эго-синтонными и остаются доступными для рефлексии. Теория техники, которая игнорирует огромное влияние на психоаналитические взаимодействия системы ценностей пациента и аналитика, игнорирует основную психическую реальность любого психоаналитического партнерства. Что нужно учитывать, так это то, что греки, возможно, могли бы назвать этосом пациента и аналитика - словом, означающим изначально привычное место - помимо чувствительности к более лабильным реакциям. Хотя необходимость в соответствии характеров пациента и психоаналитика получила некоторое формальное и более неофициальное признание, в психоаналитической литературе, по-видимому, мало изучались ее технические и метапсихологические значения. Не исключено, что отсутствие акцента на важности личности психоаналитика может отчасти быть вызвано опасением, что такое признание может быть неверно истолковано как отступление от обоснованности объективных методов в психоанализе.

Психоаналитики давно подчеркивали важность "терапевтического альянса", то есть союза Эго пациента с Эго психоаналитика, в отличие от регрессивной зависимости, вызванной переносом. Понятие терапевтического альянса, исходя из его названия, подразумевает сотрудничество двух индивидуумов, которые могут сохранять относительную автономию Эго в своей аналитической функции. Не так часто рассматривается изменчивость аналитической функции в зависимости от влияния индивидуальных особенностей личности психоаналитика. Фрейдовское сравнение аналитика с зеркалом по-прежнему остается в силе; сущность же аналитического влияния заключается в способности психоаналитика интерпретировать то, что пациент пытается, но не способен, общаться с самим собой в нейтральных, не моральных терминах. Революционный и терапевтический мощный опыт отношений пациента и аналитика, в сравнении с позицией зеркала, требует дальнейшего изучения. Где аналитик держит зеркало? И на скольких частях личности пациента психоаналитик может фокусировать свое внимание,  исходя из той позиции, в которой находится? Иногда аналитик чувствует, что ему удалось сформулировать тревоги пациента с особой точностью. Пациент подтверждает свою интерпретацию недвусмысленным согласием и появлением подавленных воспоминаний, которые усиливают содержание сказанного. Тем не менее дискуссия с коллегами, которые согласны с этой интерпретацией, почти всегда показывает, что, возможно, можно было предложить ряд близких, но альтернативных толкований. В коммуникации это неизбежное следствие взаимосвязи между различиями в личности психоаналитика и психическим перенапряжением пациента.

Когда пациент посещает психоаналитика для консультации, не только психоаналитик делает оценку пациента - пациент также пытается дать оценку аналитику. Хотя перенос, который начинает формироваться еще до консультации, играет важную роль в последующей реакции пациента, способность Эго пациента оценивать не парализуется, как это имеет место при более позднем анализе. Точно так же, как у психоаналитика начинает складываться свое мнение о пациенте, с описания того, как он выглядит, как он двигается и как одет, так и совокупность какой-то информации о психоаналитике создается у пациента - о способности аналитика отвечать, о его вкусах и личных отношениях, на что могут указывать, например, картины, вывешенные на стенах кабинета. Некоторые психоаналитики, похоже, считают такое положение неудачным и пытаются ограничить эффективность пространства, создав так называемую "нейтральную" обстановку. Я считаю, что второе отношение не создает адекватного доверия человеческому разуму и человеческому бессознательному. Женщина, несомненно страдающая от параноидальных тенденций, предоставила в качестве основания для отказа от лечения конкретному психоаналитику, что она никогда не сможет проходить анализ у человека, у которого так безвкусно обставлен кабинет. Сама пациентка обладала поразительной чувствительностью к изобразительному искусству, которое она демонстрировала очень изящными приобретениями. Один психоаналитик сообщил об этом решении как о доказательстве нелогичности, абсурдности пациента. Второй мыслью было, что проницательность, которая характеризовала ее характер, возможно, в некоторых отношениях обострялась ее параноидальными наклонностями, и она заставила ее быстро понять, что психоаналитик с таким вкусом в изобразительном искусстве только с большим трудом обретет достаточную близость с ее собственной личностью, чтобы понять ее. Какие критерии могут быть использованы для принятия решения о том, какая реакция была бы более реалистичной - реакция пациентки, которая считала необходимым и фундаментальным схожесть во вкусах в искусстве и культуре непременным условием лечения, или психоаналитика, который считал, что такие трудности могут быть разрешены технической компетенцией психоаналитика при интерпретации переноса? Проблемы, связанные с пониманием пациента из другой культуры - например, японцев - и оценки значимости и целесообразности возможных вмешательств очевидны. Возможные проблемы и время, которое может быть израсходовано, для того, чтобы комплекс системы ценностей психоаналитика из определенной культуры, мог бы быть приспособлен к комплексу, заданному системой ценностей пациента с другим образом жизни, могут быть очень значительными.

Индивидуальность (психоаналитика или пациента) ценит и пытается сохранить свои системы ценностей, поскольку они отражают попытки приведения в соответствие Эго и Эго-идеал с теми компромиссами, которые сформировались между драйвами и примитивной защитой, которые приобрели постоянную структуру. Такие идеалы могут принимать формы, совместимые или несовместимые с идеалами отдельных психоаналитиков: склонность к аскетизму или роскоши, к принятию или неприятию общепринятых стандартов выбора работы или даже одежды, которые один психоаналитик может рассматривать как симптомы, а другой относиться с терпимостью. Примером может послужить, например, стремление одного успешного ученого стать художником. Выбор каждой карьеры определялся для него амбивалентной идентификацией. Можно утверждать, что развитие личности пациента посредством систематического анализа в конечном итоге решит проблему выбора карьеры. Но использование этого слова в конечном итоге будет означать отказ от важности того, что происходит в настоящем. На практике психоаналитику, когда он сталкивается с неизбежным решительным выбором пациента, трудно понять, что неизбежно вступает в силу его собственная система ценностей. Например, женщина, страдающая от сексуального торможения, была замужем за успешным мужчиной, который был недостаточно надежен в отношении как его сексуальной функции, так и многих других аспектов его характера. Результат ее первого анализа в другой стране заключался в том, чтобы предоставить ей большую свободу сексуального выражения, но она не могла получить удовлетворения от своего мужа, и она начала поддерживать связь с человеком более низкого социального класса. Первые интерпретации психоаналитика были направлены на то, чтобы остановить связь, которая была справедливо расценена как действие из фантазий переноса. На этом этапе для карьеры мужа стало необходимо, чтобы супруги переехали в Англию. Пациентка начала свой второй анализ и очень рано заметила, что взгляды второго аналитика на ее связь были совсем иными, чем у первого. Хотя он и согласился с тем, что связь выражает перенос фантазий, его интерпретации признали увеличение способности ее Эго к принятию решения, которое сопровождало освобождение ее сексуальности и благожелательно отнесся к ее потребности в сексуальном удовлетворении.

У обоих аналитиков было обоснование своего отношения к этому, и если бы они общались, каждый мог бы оценить, почему другой сделал ту, а не иную интерпретацию. "В конечном счете" каждый почти наверняка отдал бы должное, признавая оба аспекта. Но утверждение, которое иногда делается, о том, что результат анализа будет одинаковым в любом случае, доказать невозможно. Он игнорирует ход времени и события, которые могут вмешаться в пролонгацию анализа, из-за отношения аналитика, определенного направления действий к отдельному пациенту или даже через конкатенации случайности. В любом случае, путь, которым идет анализ, должен как-то учитываться. Человек, который, не по своей вине, сменил трех психоаналитиков, выразил отрицательную сторону этого опыта кратко: "Чрезвычайно поучительно, - сказал он, - видеть, какие именно из моих личных привычек вызывают реакцию у каждого из аналитиков". Если психоанализ имеет какое-либо влияние, то кажется невозможным отрицать то, что направление жизни пациента может находиться под влиянием тех способов отношения к конфликту, заимствованных у своего аналитика.

Постоянная ориентация Эго, определяющая качество работы психоаналитика и пределы его способности к пониманию, основана частично на "комплексах и сопротивлениях", но также и на разумной защите. Мы интерпретируем как всемогущество мысли фантазии пациентов, что анализ полностью изменит их характер, и то же самое справедливо для психоаналитиков. Эффект этих различий в защите Эго становится очевидным в том спектре пациентов, которых отдельные аналитики готовы лечить. Некоторые требуют хорошего уровня интеллекта или легко реагируют на глубину депрессии, которая может вызывать беспокойство у других. С другими же, как например, с преступниками или слепыми, такая работа может развиваться только с чрезвычайной сложностью. Я отдаю себе отчет в том, что граница между реакциями Ид и Эго является туманной. Но постоянные и хорошо интегрированные системы выбора должны быть приняты как отражающие структуру Эго, а также конфликты, которые могут лежать в основе его окончательного отношения.

Сила Эго пациента в способности противостоять эффектам эмоциональной регрессии в переносе также, по-видимому, влияет на личность аналитика, поскольку это проявляется в его понимании масштабов и направления анализа, и куда должны быть направлены интерпретации. Классически считается, что регресс в переносе оставляет эмоциональное Эго пациента достаточно неповрежденным, чтобы быть подверженным влиянию суггестии, только до тех пор, пока его не побуждают рассматривать интерпретации, но не настолько, чтобы его принуждали их принимать. Интерпретации никогда не являются окончательными формулировками, и процесс аналитической обработки может частично определяться как постепенное изменение интерпретаций совместной работой, пока они не устроят обоих партнеров. Однако следует признать, что в условиях спонтанного клинического отклика иногда случается так, как отметил Эдвард Гловер в 1931 году, что пациент может воспринимать неточную интерпретацию как заместитель симптома. Несмотря на то, что Эго после анализа или в последующем анализе крепнет, его способность отклонять неточную интерпретацию иногда может временно приостанавливаться.

Зависимость пациента от технического мастерства аналитика означает, что на направление анализа влияют предпочтения в системе ценностей психоаналитика: его любовь к рациональности или его увлечение бессознательным. Это проявляется в его предпочтении сначала выяснить точное отношение к проблеме внутри Эго пациента или для первой интерпретации регрессивных фантазий пациента, его склонность интерпретировать факторы, неблагоприятные для анализа (такие, как опоздание или молчание), и как объясняется в первую очередь тревога или агрессия, а также проявление всего, что относится к тому, является ли аналитик мужчиной или женщиной, его отношение к принятию важных решений пациента во время анализа, отношение к браку как учреждению и т.д. Возможно даже, что разнообразие систем ценностей приобретает социальную структуру в формировании психоаналитических школ, так что различия между типами личности и между культурами становятся вторично кодифицированными в теоретических убеждениях.

Процесс анализа был концептуализирован как проработка сопротивлений. Сопротивление - это концепция, вытекающая из отношения Эго к отраженным бессознательным импульсам. Это было особенно драматичным явлением, когда интерпретация была посвящена прежде всего выявлению дериватов драйвов с меньшим вниманием к отношениям Эго, чем это было сделано со времени развития анализа характера Вильгельмом Райхом (1928), а затем анализом защиты Анной Фрейд. Современная методика анализа глубоко изменила качество реакции пациента, так что грубое отрицание интерпретации играет сравнительно небольшую роль. Но клиническая теория не полностью включила в себя последствия детального анализа реакций Эго. Проблема дифференциации сопротивления пациента от его несогласия с аналитиком, основанная на ощущении, что его неправильно понимают, может привести к тупиковой ситуации в анализе, которая не всегда может быть полностью решена. Различное внимание, уделяемое психоаналитиками на разные особенности в каждом анализе, показывает в равной степени неизбежный факт, что согласие относительно соответствующего акцента не может быть основано на отношениях между психоаналитиком и пациентом. Однако там, где отсутствуют критерии относительно того, какие реакции пациента могут быть классифицированы как "сопротивление", а какие отношения основаны на различии мнения пациента и мнения аналитика, ситуация должна быть вариативно оценена каждым психоаналитиком. Возможно, психоаналитики все еще недостаточно признают, что то, что приписывается "сопротивлению" пациента, иногда может быть стимулировано неспособностью аналитика понять или адекватно отреагировать на потребности пациента. Например, анализ будет по-разному испытываться пациентом в зависимости от того, позволяет ли его структура личности принимать или нет степень и вид вмешательства, предлагаемого ему конкретным аналитиком. Пациенты хвалят или жалуются на особенности темперамента аналитика, и психоаналитик справедливо анализирует значение переноса их установок. Тем не менее замечания Паулы Хайманн и Гительсона о возможной несовместимости пациента и аналитика указывают на то, что может остаться "осадок" от различий темперамента, которые не могут быть полностью решены.

Казалось бы, клинические проблемы не могут быть концептуализированы с точки зрения теории, связанной только с техникой. Следствием такого подхода было бы то, что личность психоаналитика может быть изменена с относительной возможностью, чтобы удовлетворить техническим рекомендациям. Также верно, что каждый психоаналитик должен модифицировать технику, чтобы удовлетворить потребности своей личности; например, его потребность в выражении, общении или юморе, его пассивность или его потребность в размышлении.

Теория психоаналитического процесса, которая подчеркивает аналитическую функцию, исключая влияние личности психоаналитика, также игнорирует природу интроекций пациентом психоаналитика. Наряду с искаженным образом аналитика из-за переноса пациента, который модифицируется лечением, происходит значительное восприятие его реалистических атрибутов, в результате чего пациент идентифицируется с реальной личностью и системой ценностей аналитика. Перипетии этих идентификаций иногда трудно оценить после прекращения анализа у пациентов, которые профессионально не участвуют в психоанализе или в смежных профессиях, но их важность у тех, кто участвует, едва ли можно подвергнуть сомнению.

То, что характер личности психоаналитика должен оказывать постоянное влияние на ход и исход анализа, проистекает из природы самой психики. Бессознательное не может быть истолковано напрямую; бессознательное может быть выведено только из доказательств, представленных его сознательными и предсознательными дериватами. Такие выводы могут быть сделаны только из постоянной оценки значимости событий в повседневной жизни пациента и его психической активности. Оценка предсознательного включает подробное обсуждение отношения пациента к проблемам, которые ему противостоят. Для этого психоаналитик должен сделать ряд суждений, как в отношении пациента, так и в отношении третьих сторон. Приведу пример, сын очень детально  и убедительно описывает ригидность и неразумность своего отца. Если психоаналитик просто интерпретирует соперничество и агрессию сына в терминах эдипова комплекса, интерпретация не будет иметь убедительности для пациента. Только изучив детали жалоб сына и обсудив их, можно убедительно продемонстрировать, что в дополнение к обоснованным жалобам сына были приведены иррациональные мотивы из детства. Но это включает в себя ряд комплексных оценочных суждений о реальной ситуации, как в отношении пациента о его поведении вне анализа, так и в отношении третьего лица (его отца). Возьмем другой пример, где недавно женившийся мужчина комментирует необычный случай. Он устал после тяжелого рабочего дня, но усталость не навалилась на него внезапно, а настигла тогда, когда он засунул ключ в замочную скважину своей входной двери. Аналитик спрашивает, может ли усталость быть как-то связана с возвращением домой: пациент отвечает несколькими историями, показывающими, как его жена контролирует его. Кажется трудной задачей для аналитика раскрыть неудовлетворенность пациента и в то же время оставить у пациента какое-либо подлинное сомнение относительно того, согласен ли с ним аналитик, или, по крайней мере, с некоторыми из его реалистических критических замечаний. Степень, до которой анализу сознательных и предсознательных установок должно быть позволена затенять в обсуждении проблемы пациента, зависит от теоретической ориентации психоаналитика. Для тех аналитиков, для которых интерпретация ориентирована на Эго, для точного выяснения бессознательного конфликта кажется неизбежным, что сознательные и предсознательные дериваты бессознательного должны быть полностью исследованы. Другие психоаналитики могут оспорить уместность обсуждения проблем пациента, которые некоторые аналитики одобряют, и считают его деградацией психоаналитической техники. В любом случае, казалось бы, эмоции, испытываемые пациентом к аналитику, должны быть глубоко изменены тем, насколько психоаналитик озабочен обсуждением текущих проблем в реалистических терминах. Недостаток внимания в теории, данной анализу предсознательного и его последствий, как представляется, является дополнительным доказательством избегания более интимных и личных аспектов психоаналитической техники, в психоаналитической теории, хотя анализ предсознательного в технике большинства психоаналитиков, по-видимому, занимает (по моему мнению, справедливо) большую долю времени, чем интерпретация собственно бессознательного. Трудно сказать, что такое обсуждение может быть понято пациентом способами, которые могут потребовать гораздо большего анализа с точки зрения бессознательного переноса со всех уровней развития.

В заключение, есть ли какой-либо критерий для оценки успеха личного взаимодействия пациента и психоаналитика? Хотя я попытался показать, что личность психоаналитика неизбежно должна существенно влиять на направление анализа, аналитический процесс, инициируемый в Эго пациента, простирается вне его личного контакта с аналитиком. Так же, как успех учителя может быть частично оценен способностью его учеников развиваться независимо, поэтому, возможно, критерий успешного личного взаимодействия между аналитиком и пациентом может быть частично оценен в той степени, в какой пациент проявляет способность сделать свой собственный синтез, то есть отчасти провести собственный анализ и воплотить его результаты в жизнь. Это будет наблюдаться не только тогда, когда длится контакт между пациентом и психоаналитиком, но особенно после его окончания.

Каким образом этот критерий успешного взаимодействия отличается от тезиса о том, что это аналитическая функция психоаналитика, а не его личность? Описание критерия не может отличаться от одного из общепризнанных критериев успешного анализа. То, что я попытался предложить в этой статье, состоит в том, что психоаналитическая функция не может быть концептуализирована изолированно от личности психоаналитика, который ее осуществляет, и что игнорирование влияния его личности приводит к отрицанию реалий психоаналитического процесса, за который пациент обязан заплатить минимальную цену за потраченное время. Если психоанализ игнорирует эту проблему, это уменьшает понимание практического и теоретического характера метода.

Библиография

Balint, A., and Balint, M. (1939). On transference and countertransference. International Journal of Psycho-Analysis 20:223-230. Freud, A. (1937). The Ego and the Mechanisms of Defence. London: Hogarth Press.
Freud, S. (1910). The future prospects of psychoanalytic therapy. Standard Edition 11.
------(1912a). The dynamics of transference. Standard Edition 12.
------(1912b). Recommendations to physicians practising psychoanalysis. Standard Edition 12.
------(1923). The ego and the id. Standard Edition 22.
------(1933). New introductory lectures on psychoanalysis. Standard Edition 19.
Gitelson, M. (1952). The emotional position of the analyst in the psycho-analytic situation. International Journal of Psycho-Analysis 33:1-10.
Glover, E. (1931). The therapeutic effect of inexact interpretation. International Journal of Psycho-Analysis 12:397.
Heimann, P. (1950). On counter-transference. International Journal of Psycho-Analysis 31:81-84.
------(1960). Counter-transference. II. British Journal of Medical Psychology 33:9-15.
Little, M. (1957), “R”—the analyst’s total response to his patient’s needs. International Journal of Psycho-Analysis 38:240-254.
Reich, A. (1951). On counter-transference. International Journal of Psycho-Analysis 32:25-31.
Reich, W. (1928). On character analysis. In The Psychoanalytic Reader, ed. R. Fliess. London: Hogarth Press, 1950.
Winnicott, D. W. (1947). Hate in the countertransference. In Collected Papers. London: Tavistock, 1958.

Просмотров: 8622
Комментарии
22.03.2017 08:41
Имя: Людмила
Спасибо большое, коллега!
Ответить
Оставьте комментарий
Имя*:
Подписаться на комментарии (впишите e-mail):

Введите код с картинки:
* — Поля, обязательные для заполнения