Вступление

Ре-апроприация Фрейда

Нужна ли миру еще одна биография Зигмунда Фрейда? Ответом будет решительное "да". Пользуясь тем, что мы почерпнули из исследований Фрейда, достижений психоаналитической теории, феминистской критики этой области, исследований младенцев, теории привязанности и обширного клинического опыта работы с "неклассическим пациентом" за последние полвека, новая биография позволит нам разобраться в важных нерешенных вопросах, касающихся жизни Фрейда, и обратиться к критическим вопросам современного психоанализа и философии.^[1]

До того, как началась работа над этой книгой, я достаточно скептически относился к герменевтическому принципу, согласно которому каждое поколение должно было заново открывать для себя классиков.^[2] То, что я видел в этом релятивистские смыслы, казалось мне недопустимым. Однако исследовательская работа над этой биографией изменила мое отношение по этому вопросу. Хоть я и изучал Фрейда, преподавал и писал о нем, а также практиковал психоанализ на протяжении более чем трех десятилетий, я не предпринимал систематического прочтения его oeuvre с тех самых пор, как был магистрантом и кандидатом в психоаналитики в 1970-х и 1980-х годах. Кроме того, я периодически просматривал более позднюю биографическую литературу и постоянно расширяющуюся область исследований о Фрейде в последующие годы, но серьезно я их не изучал. Когда я приступил к своему "второму заплыву" и вернулся к систематическому чтению текстов Фрейда для этого проекта, со страниц буквально выскочило нечто, что никак не удавалось мне уловить ранее: хотя материнская фигура - особенно фигура ранней преэдипальной матери - и не совсем уж отсутствует, но в мышлении Фрейда она играет минимальную и незначительную роль. Мать практически полностью отсутствует как в самоанализе Фрейда, так и в Толковании сновидений, работе, которая выросла из этого самоанализа; мать отсутствует в его самых известных Случаях, где она просто взывает к тому, чтобы быть представленной; она отсутствует в его теориях развития и патогенеза; и в его, достаточно патриархальных, теориях культуры и религии. В том, что философ и психоаналитик Ганс Левальд называет его "официальной" доктриной, Фрейд сосредоточился почти исключительно на отцовской фигуре и утверждал, что Эдипов комплекс был "ядерным комплексом" не только невроза, но и всей цивилизации. Можно даже утверждать, что строгое построение Фрейдом психоаналитической "структуры", и его теория техники являются Эдиповыми, поскольку они подчеркивают нейтральность, дистанцированность, абстиненцию и осмысливание и избегают какой бы то ни было связанности в отношениях, удовлетворения и переживания.

Но если мать практически отсутствует в работах Фрейда, то ее отсутствие само по себе является "присутствием". Как отмечает теоретик-феминистка Madelon Sprengnether в своей важной работе "The spectral mother", мать берет на себя "функцию призрака", находясь где-то вечно с краю, в тени, заполняя лакуны и пробелы фрейдовского oeuvre.^[3] Эта ранняя [преэдипальная] мать фактически находится в центре того, что Левальд называет "неофициальной" позицией Фрейда, и нашей задачей будет извлечь ее оттуда.

Как только я осознал факт отсутствия матери, мне пришлось спросить себя, почему мне это не пришло в голову тремя десятилетиями ранее, и пришел к следующему выводу: когда я лишь начал свои изыскания для этой биографии, я находился на другом "герменевтическом горизонте" - в другом историко-интерпретационном контексте - весьма отличающимся от того, на котором я находился, когда читал Фрейда в качестве магистранта и кандидата в психоаналитики. Этот более ранний горизонт можно обрисовать следующим образом.^[4] Хотя многие принципы и положения классической фрейдистской теории были все еще сильны и ancien regime еще не рухнул, к 1970-му и 1980-м годам психоаналитический истеблишмент - особенно Нью-Йоркские эго-психологи - со всех сторон подвергался критике. Атака на психоанализ за его женоненавистнический уклон со стороны феминисток второй волны была в самом разгаре - достаточно вспомнить яростные нападки их вожаков Kate Millett, Shulamith Firestone и Germaine Greer, - они демонизировали Фрейда как главного идеолога патриархата; исследования младенцев были все еще, так сказать, в зачаточном состоянии; встреча психоанализа и теории привязанности еще не состоялась; главным вопросом на повестке дня для клиницистов стоял вопрос, как лечить "неклассического пациента"; горячо обсуждались теории Дональда Винникотта, Маргарет Малер и Хайнца Кохута, которые были сосредоточены на преэдипальной фазе развития и значении ранней сепарации от матери. Короче говоря, на "поле битвы" царило полное смятение.

К началу XXI века "пыль" в основном поулеглась, а сама наука заметно изменилась. (Это не значит, что современный психоанализ разрешил все свои основные теоретические и клинические вопросы - вовсе нет). Под влиянием феминистской критики и отчасти благодаря вкладу феминисток, которые сами стали аналитиками - например, Juliet Mitchell, Elisabeth Young-Bruehl, Jessica Benjamin и Nancy Chodorow - психоаналитики вступили в длительный и интенсивный период рефлексии и самокритики. (Критика, вызванная движениями геев и лесбиянок, последовавшими за появлением феминизма второй волны, также оказала благоприятное воздействие на эту область.) В результате этого главенствующая на то время основная линия психоанализа отбросила многие из своих ошибочных и смущающих доктрин о женской психологии и сексуальности и радикально изменила свои взгляды на феминность. Вполне предсказуемо, что концептуальное переосмысление феминности не только исправило отсутствие матери во фрейдистской теории, но и поставило раннюю мать в центр своих исследований. Эти события, в свою очередь, совпали с расширением исследований младенцев в разнообразных, приносящих свои плоды, областях и привели к сближению между психоанализом и смежной областью - теорией привязанности. Благодаря этим достижениям аналитики приобрели обширные знания о самых ранних стадиях развития и взаимоотношениях матери и младенца - темах, с которыми они ранее были не так хорошо знакомы.

Поворот в психоанализе в сторону преэдипальной проблематики был также обоснован неотложной клинической задачей, а именно, так называемым "расширением сферы психоанализа".^[5] Как, - вопрошали клиницисты, - следует обращаться к якобы новым, не невротическим пациентам, которые все чаще появляются в кабинетах психоаналитиков? К 1950-м годам аналитики уже регулярно сталкивались с неклассическими пациентами, которые не соответствовали "классической" картине невроза - то есть пациентами, для которых, по-видимому, и была разработана стандартная психоаналитическая техника. Кроме того, часто было трудно установить связь с этими пациентами, а тем более помочь им, используя немодифицированную версию классической техники.^[6]

Консервативные аналитики, во главе с Анной Фрейд, выступавшие за сохранение и защиту классической теории и техники, занимали один из полюсов дискуссии вокруг "расширения сферы".^[7] Они настаивали на том, что аналитикам следует твердо стоять на своем и продолжать делать то, что они знают лучше всего - то есть лечить только пациентов с невротическим диапазоном психопатологии и исключать неклассических пациентов из своей работы. На противоположном полюсе дискуссии находились аналитики, выступавшие за расширение сферы психоанализа в двух аспектах - в отношении круга пациентов, которых лечила эта область, и теоретической области, которой они могли придать форму для понимания этих пациентов.^[8] Для аналитиков, которым удавалось выдерживать неопределенность в данной области и которые обладали гибкостью, любознательностью и настойчивостью в общении с этими пациентами, работа часто оказывалась чрезвычайно продуктивной и фактически приводила к качественному расширению сферы и глубины психоаналитического понимания.

Эти неклассические пациенты, замечает Левальд, часто проявляют причудливые "психотические и подобные психотическим состояния", кажутся непреклонными в своем неприятии рациональности здравого смысла, которую большинство из нас принимает как должное, и могут быть чрезвычайно фрустрирующими - даже раздражающими - для работы с ними. Но, эти пациенты, утверждает он, также могут просветить нас о чем-то важном в "фундаментальных вопросах", касающихся человеческой природы. Эти индивидуумы "ошеломлены" проблемами, обладающими "генетической глубиной и исконностью", которые трудно заметить у пациентов с более высоким уровнем функционирования. "Есть, - замечает Левальд, - нечто архаичное в их ментальности." Однако это не только "архаичное ... в смысле отжившего, но также в смысле отношения к истокам зарождения человеческой жизни, и таким образом является сущностью или ядром жизни."^[9] Неклассические пациенты

часто дают почувствовать другим, что они находятся в борьбе с базисными, примитивными дилеммами человеческой жизни. Эта борьба выражается в таких формах и в таком содержании, которые кажутся менее смягченными, умеренными, менее омраченными обычными известными превратностями жизни, которые мы встречаем у невротических пациентов.^[10]

Когда эти люди способны четко выразить свои переживания, они, как утверждает Левальд, дают нам возможность проникнуть в "психотическое ядро" личности, которое редко доступно людям с более высоким уровнем функционирования, хотя оно присутствует во всех нас.

Другими словами, неклассические пациенты могут предложить нам понимание наиболее архаичных слоев психики до того, как произойдет существенная дифференциация между субъектом и объектом, и там, где процесс сепарации-индивидуации в лучшем случае только зарождается. В отличие от большинства из нас, они не воспринимают индивидуальность жизни индивида и отдельности его от других как нечто "само собой разумеющееся". Для них "объективность объекта и собственная субъективность", которые предполагаются во всеми признаваемой и разделяемой реальности, остаются под вопросом.^[11] В результате встречи с "постклассическим пациентом" природа субъекта и природа объекта стали, иными словами, проблематичной темой для психоаналитической теории, что, в свою очередь, имеет важные последствия для философии, особенно для современной субъект-центрированной философии. Возможно, самое важное что "отчасти благодаря аналитическим исследованиям" архаического измерения психики "наблюдается растущее осознание значимости и силы других желаний, а именно стремлений к единению, симбиозу, слиянию, идентификации, какое бы название мы не дали для ощущения и стремления к неотделенности и недифференцированности."^[12] Фрейд, по причинам, которые мы подробно рассмотрим, не проявлял особого интереса к этому стремлению; напротив, он проявлял к нему сильное неприятие.

Как показывают перечисленные выше события, герменевтический горизонт, который послужил фоном для моего "возвращения к Фрейду", был сформирован двумя факторами: ассимиляцией и проработкой феминистской критики психоанализа и "преэдипальным поворотом" в этой области. И это обстоятельство указывает на ответ на другой вопрос, а именно: каким образом более ранние поколения аналитиков смогли "скотомизировать" (заблокировать восприятие) "отсутствующую мать" в размышлениях и работах Фрейда, тогда как сегодня ее отсутствие настолько очевидно, что требует комментариев. Тот факт, что наши предшественники находились в ином герменевтическом контексте, нежели наш, - в том, который не только был создан Фрейдом, но и по причинам, которые станут ясны позже, систематически исключал значение преэдипальной матери, - помогает объяснить скотомизацию.

Это объяснение того, как ранние аналитики могли скотомизировать то, что сегодня кажется очевидным фактом, также помогло мне убедиться в правильности герменевтического принципа.^[13] По мере развития моих исследований становилось понятнее, что концепции конечности и всемогущества занимают центральное место в научном мировоззрении Фрейда, я осознал, что герменевтический принцип не только соответствует, но и востребован самой позицией Фрейда. Как я надеюсь продемонстрировать, принятие конечности - "покорность Ананке" - является основным, требуемым заполнения пробелом в проекте Фрейда. А отрицать контекстуальность человеческого знания, и то, что оно всегда находится на определенном горизонте, - значит отрицать конечность человеческого существования. Только бесконечный свободный разум может достичь Абсолютного Знания, которое не зависит от каких-то конкретных контекстов. И, как я буду утверждать, вопреки популярной карикатуре на Фрейда как догматического позитивиста, для него наука в ее нормативном смысле не состоит в уверенности об Абсолютном Знании, а на самом деле является его методическим оппонентом.

Объяснение "отсутствующей матери"

После того как факт отсутствия матери признан, возникают еще два вопроса. Как же нам это отсутствие объяснить? И каковы его последствия для жизни и мышления Фрейда, а следовательно, и для развития психоанализа? Вот два вопроса, с которыми должен столкнуться современный биограф Фрейда, а поиск ответов на них составляет основную задачу моего исследования.

Одно относительно недавнее событие поможет нам c первым вопросом. В то самое время, когда психоанализ претерпевал описанные выше трансформации, Учение Фрейда становилось самостоятельной академической дисциплиной. В прошлом исследования жизни Фрейда и истории психоанализа проводились по большей части аналитиками - то есть в основном врачами, которым не хватало солидной научной подготовки. Кроме того, поскольку они были членами гильдии, которая печально известна своими разногласиями, их работа часто искажалась профессиональными междоусобными спорами и раздорами.

Участники новой области Учения Фрейда, напротив, являлись академически образованными учеными, которые лучше подготовлены для проведения строгих исследований. Хотя возникновение этой новой дисциплины и проделанная ею работа, несомненно, представляют собой явный прогресс, который следует лишь приветствовать, тем не менее необходимо сделать одну оговорку. Ибо академическая область Учения Фрейда также несёт с собой свои собственные отчетливые опасности - теперь уже с противоположной стороны. Несмотря на то, что члены нового Fach являются хорошо подготовленными учеными, им, как правило, не хватает клинического опыта, что называется, из первых рук, который иногда считается необходимым условием для полного понимания психоаналитических явлений и идей.^[14] Их эрудиция рискует стать слишком профессиональной, слишком опрятной и аккуратной - то есть слишком интеллектуализированной. Когда это происходит, их работа не может уловить абсолютный хаос бессознательно-инстинктивной жизни и тем самым упускает аффективно-телесное нутро истинного аналитического опыта. По иронии судьбы, несмотря на их торжество jouissance, неопределенностью, игривостью, желанием, инаковостью и т.д., склонность к интеллектуализации наиболее ярко проявляется в ослепительной теоретической акробатике, демонстрируемой в наработках французского психоанализа, вдохновленных Жаком Лаканом, которые являются близкими родственниками постструктурализма. Их теоретические фейерверки дают возможность избегнуть конфронтации с тем, что Фрейд называл "жизненными обстоятельствами".^[15]

Как бы то ни было, один важный вклад Учения Фрейда особенно важен для нашего первого вопроса. В течение примерно трех последних десятилетий историки психоанализа уделяли большое внимание первым трем годам жизни Фрейда, годам, проведенным во Фрайберге, моравском городке, расположенном примерно в 150 милях севернее Вены, и который сейчас находится в Чешской Республике. До их работы знания об этом времени жизни Фрейда были сравнительно скудными. К тому же, более поздние социо-исторические исследования фрайбергского периода совпали с другой новой областью исследований, которые были вызваны преэдипальным поворотом в психоанализе и интересом к ранней матери: в частности, отношением Зигмунда к его собственной матери, Амалии Фрейд, в течение первых трех лет его жизни. В результате этого совместного исследования полученные данные о раннем развитии Фрейда и его отношениях с матерью были подвергнуты серьезному пересмотру. Традиционная версия представляла собой весьма идеализированную картину ранних лет Фрейда, изображая его как любимого сына молодой, красивой и обожающей его матери - то, что можно назвать мифом о "mein goldener Sigi" ("Мой золотой Зиги"). Новое исследование, однако, предполагает, что ранние годы Фрейда были отмечены травматизацией, связанной с разногласиями в семье, смертью его младшего брата Юлиуса, финансовыми проблемами, депрессией и отсутствием матери, внезапным исчезновением его любимой Kinderfrau (няни), а также потерей дома его детства и разделением семьи - и что идеализированная картина того периода в значительной степени выполняла защитную функцию, а именно отрицала их травматическую природу.^[16] Более того, эти идеализации были первоначально провозглашены самим Фрейдом, а затем подхвачены и его последователями.

Два биографа Фрейда, Макс Шур и Питер Гей, упоминают, что в ранних отношениях Фрейда с его матерью могли быть серьезные трудности, которые могли иметь "непостижимые биографические последствия", но они упоминают об этом только en passant и не отводят этим трудностям или их последствиям центральное место в своих исследованиях.^[17] Шур, например, писал Эрнесту Джонсу, первому официальному биографу Фрейда: "Имеется множество свидетельств сложных прегенитальных отношений с матерью, которые он, возможно, никогда не анализировал." Но он не только дал своему замечанию низкую оценку и облек его в письменную форму, так и не опубликовав его, но и сам не смог проанализировать эти трудности.^[18] И хотя Питер Гей поднимает эту тему, она не играет существенной роли в его повествовании о жизни Фрейда. Действительно, она глубоко спрятана в его громадной работе, не появляясь до страницы 505.^[19]

Вспоминая об этом сегодня, чрезмерной фрейдовской идеализации стоило бы выкинуть красный флажок, сигнализирующий о том, что что-то было не так. Эти новые дополнения к нашим знаниям о раннем развитии Фрейда позволяют сформулировать тезис для объяснения факта "отсутствующей матери". Психологическая стратегия, принятая Фрейдом для преодоления своего травмирующего раннего опыта, включала вытеснение, диссоциацию или расщепление не только репрезентации ранней матери, но и, в более широком смысле, всего материнского измерения и сферы раннего опыта. Это не означает, что воспоминания, образы и чувства, относящиеся к фрайбергскому периоду, были просто уничтожены. Психическая жизнь устроена не так.

Скорее всего это значит, что они были отодвинуты на второй план - то есть изгнаны в потаенные или более отдаленные области психики Фрейда, где они вели "экстерриториальное" существование, которое продолжало оказывать мощное влияние на Фрейда, хотя он в значительной степени и не осознавал этого. Вот, как описывает это Брегер,

Травматические переживания первых четырех лет жизни Фрейда исчезли из его сознания. Говоря современным языком события и образы хранились в виде физических и эмоциональных ощущений, но воспоминания были недоступны сознанию; они были диссоциированы, не интегрированы в связное чувство собственного "я". Они существовали в отдельном отсеке [или отсеках - Д. У.] его личности.^[20]

В общем, в теории психоаналитик может продвинуться ровно настолько, насколько продвинулся его собственный анализ. То, что Фрейд расщепил в своей психической жизни, расщепилось и в его мышлении, определяя таким образом пределы и ограничения в его "официальной" позиции, сосредоточившись на "отцовском комплексе". Но в то время как материалы из этих отрицаемых и диссоциированных областей его сознания были исключены из "официальной" позиции Фрейда, как мы увидим, они появляются в его "неофициальной позиции", и, следуя Левальду, наша задача будет выискивать их, анализировать и оценивать их последствия для психоаналитической теории.

Моя Вторая Тема

Помимо "отсутствующей матери", второй темой, которую я буду развивать в этом исследовании, является "разрыв с традицией" - тема, которая также была центральной для главных теоретиков современности. Интерес Фрейда к этой теме вытекал непосредственно из его жизненных обстоятельств; его семья пережила серьезные социальные и культурные потрясения, которые сопровождали процесс модернизации в Европе. Всего за три поколения Фрейды превратились из традиционных Ostjuden (восточноевропейских евреев), населявших одну из самых восточных провинций Австрийской империи - Галицию, в относительно современных светских евреев, живущих в ее столице Вене. Результатом этой трансформации для Фрейда стало интегрирование им своего особого, двойственного еврейско-немецкого наследия. Фрейд стал идентифицировать себя как поборника Просвещения. Однако, хотя он ясно видел себя таковым - то есть представителем Aufklarung, - его позиция по отношению к ней далеко не однозначна и требует тщательного очерчивания. Более того, сложность его позиции, которая связана с природой его психоаналитических открытий, позволяет обеим сторонам в споре, то есть лагерям, стоящим за и против Просвещения - считать его своим. Из-за этой сложной ситуации интерпретация Фрейда служила центральной точкой соприкосновения во многих спорах, касающихся современности и Просвещения.

Легко понять, почему сторонники Просвещения видят Фрейда на своей стороне: они просто принимают за чистую монету то, как он сам себя позиционирует и не идут дальше этого. Например, попытка Питера Гея изобразить Фрейда представителем Просвещения, что называется, simpliciter - как "последнего philosophe" - весьма однобока и не позволяет уловить все нюансы его позиции.^[21] С момента своего возникновения Просвещение начало порождать совершенно противоположные ему движения, которые можно отнести к разряду Контр-Просвещений и которые постоянно сопровождали его дальнейшее развитие.^[22] Следует всерьез принимать критику, присущую движению Контр-Просвещения, и которая в основном направлена на то, что принято считать кантианской версией Aufklarung XVIII века и обвиняет ее в чрезмерном рационализме, абстрактном универсализме, Евроцентризме и либеральном прогрессизме. И поскольку "официальная" доктрина Фрейда соответствует этой "кантианской" позиции, что видно по многим ее проявлениям, она подвергается тем же самым обвинениям.

Но Фрейд не был обычным представителем Aufklarer восемнадцатого века. Он примкнул к Просвещению на более поздней стадии его развития. По мере своего развития Фрейд становился представителем того, что философ и знаток наследия Спинозы Yirmiyahu Yovel называет "Темным Просвещением", которое было более глубокой, конфликтной, мрачной и даже трагической, но все еще независимой традицией в рамках более широкого движения Просвещения:

От Макиавелли и Гоббса, к Дарвину и Марксу, а также Ницше, Фрейду и Хайдеггеру - “пропущенный сквозь” Спинозу ... - этот процесс темного Просвещения оказался внезапным и резким пробуждением от религиозных и метафизических иллюзий, влекущим за собой боль и конфликты. Оно [Просвещение] бросало вызов общепринятым представлениям о себе и лелеяло культурную самобытность, и тем самым ставило под угрозу целый ряд личных психологических интересов. Но по тем же самым причинам это было также движение эмансипации, служащее для того, чтобы вдохновить более богатое и ясное самопознание в человеке, даже ценой нелицеприятных последствий, которые часто шокируют и пугают. Это было истинное "эдипово влечение" - не к Фрейдовскому Эдипу, а к подлинному герою трагедии Софокла, страстным адептом которого является сам Фрейд.^[23]

будучи представителем “темного просвещения”, Фрейд всерьез занялся истинными притязаниями Контр-Просвещения и попытался интегрировать их в улучшенную, но радикальную защиту Просвещения. В отличие "постмодернистского" гипоманиакального торжества "конца разума" и "конца субъекта", этот подход пытается привлечь критику разума и субъекта для формулирования "расширенной" концепции рациональности и субъективности, которая шире, богаче и гибче, чем ее предшественник. Именно этой стратегии придерживался Гегель, когда пытался отдать должное истинному содержанию романтизма, чтобы преодолеть односторонний рационализм кантовского Aufklarung. И это также стратегия, которую философ Теодор Адорно отстаивал в “Критической теории”, утверждая, что психоанализ является примером попытки противостоять "иррациональному" и интегрировать его в более обширную и менее овеществленную концепцию рациональности.^[24]

И кто-то может задаться вопросом, интересно, а какая связь существует между двумя, казалось бы, несопоставимыми темами - “отсутствующей матерью” и “разрывом с традицией”? Я утверждал, что в ответ на свой опыт разрыва с традицией Фрейд стал сторонником темного просвещения, и что задача его теории состояла в том, чтобы противостоять иррациональному, интегрировать его в более полную концепцию разума. Психоаналитически, помимо бессознательного, иррациональное также воплощается в сфере архаического преэдипального и довербального опыта, сосредоточенного на отношениях матери и младенца. Таким образом, в той мере, в какой “официальный” Фрейд в силу своей ранней истории не мог вовлечь материнское измерение в психической жизни, он также не мог исследовать иррациональное и завершить свою теоретическую задачу.

Биографическая Истина

Утверждение Фрейда о том, что "биографической истины не существует", воспринимается большинством его биографов как священное писание, которое они не задумываясь цитируют, начиная свою биографию человека, утверждавшего, что правдивые биографии невозможны.^[25] (Речь о проблеме разговора о самом себе.) Но это утверждение не столь самоочевидно, как принято считать, и должно быть нами изучено. По мнению Фрейда, неспособность биографов преодолеть потребность в идеализации предмета своего исследования является главной причиной того, что их усилия обречены на провал:

Биографы совершенно своеобразным способом зафиксированы на своем герое. Зачастую они избирали его объектом ученых занятий, потому что на основе своей личной эмоциональной жизни с самого начала оказывали ему особое предпочтение. Далее они посвящают себя работе по идеализации, которая стремится включить великого человека в ряд своих инфантильных образцов … Они утоляют это желание, принося в жертву индивидуальные черты его облика, сглаживая следы его жизненных борений с внутренними и внешними противоречиями, не допуская в нем никаких остатков человеческих слабостей или несовершенства.^[26]

Другими словами, скептицизм Фрейда по отношению к биографии основывается на предположении, что биографы не могут в достаточной мере овладеть своей потребностью в идеализации, чтобы обладать более или менее объективным видением предмета своего исследования и дать нам их более близкие к истинному образу портреты. Но это предположение можно подвергнуть сомнению. В частности, основатель эго-психологии Хайнц Кохут утверждает, что испытывая трудности раннего нарциссического опыта, Фрейд, который, в свои пятьдесят, был склонен к масштабным идеализациям, имел очень ограниченное понимание идеализации и того, как она может быть разрешена аналитически. Это и есть источник его скептицизма относительно возможности "достаточно хорошо" прорабатывать нашу склонность идеализировать, с тем, чтобы мы могли воспринимать аффективно заряженные родительские фигуры в нашей жизни в менее искаженном виде. Этот скептицизм de facto является выражением отчаяния со стороны Фрейда относительно перспектив достижения зрелости. Чтобы стать взрослым, ребенок должен отказаться от своих инфантильных, идеализированных образов родительских фигур и примириться с ними как с неидеальными, сложными и амбивалентными людьми. Если все пойдет хорошо, то этот процесс деидеализации, который начинается с малого круга семьи, должен привести к менее искаженному восприятию психосоциальной реальности в целом. В идеале мы меньше нуждались бы в идеализированных грандиозных фигурах - Цезарях, Фюрерах, партийных и верховных лидерах, знаменитостях, а также всезнающих психоаналитиках - и могли бы стать зрелыми демократичными гражданами в самом широком смысле этого слова. Было отмечено, что психоанализ находится в пост-апостольской эпохе. По мере того, как поколение сменяет поколение уже ни один психоаналитик наших дней не может претендовать на то, что он ведет свою профессиональную родословную от Фрейда и тех, кто стоял у истоков. В каком-то смысле мы все сироты - и это хорошо. Я надеюсь, что учитывая этот факт и с течением времени - учитывая наше лучшее понимание идеализации - мы сможем сформировать более зрелое видение нами Фрейда, так, чтобы мы могли любить основоположника психоанализа, не идеализируя его, и подвергать его критике, не разрушая его. Позиция, за которую я выступаю, представлена в следующем отрывке из книги немецкого психоаналитика и исследователя Фрейда Ilse Grubrich-Simitis. В нем, где она комментирует письма Фрейда своей невесте, она пишет:

Читая пачку писем времен его помолвки, как и следовало ожидать, мы встречаем потрясающе энергичного молодого человека, гения, фонтанирующего идеями, готового и способного покорять, столь же любящего, сколь и любимого. Но в то же время мы видим и человека измученного, обремененного несчастьями, расколотого на части и страдающего от резких перепадов настроения - вспыльчивого и совершенно бесцеремонного человека, в высшей степени чувствительного и ранимого. Другими словами, пред нашим взором предстает реалистичная картина многогранного Фрейда, далекого от поверхностных хрестоматийных идеализаций и тем более от нелепых искажений "ненавистников Фрейда".^[27]

Но может быть и так, что я "гоняюсь за иллюзией"."^[28]

Фрейд дает еще один комментарий относительно трудностей с написанием биографии:

Если биографическое исследование действительно намерено достичь понимания душевной жизни своего героя, оно не вправе, как это произошло в большинстве биографий из скромности или из щепетильности, обходить молчанием сексуальную деятельность, половое своеобразие исследуемого.^[29]

Герменевтический горизонт, определивший мое возвращение к Фрейду, как уже упоминалось, был сформирован не только подъемом феминизма Второй волны, но и возникших из него движений геев и лесбиянок. Этот факт также имеет важные последствия для сегодняшнего изучения Фрейда. Он помогает снять некоторую стигматизацию, связанную с темой гомосексуализма, с тем, чтобы эта тема могла обсуждаться более непосредственно и открыто. Это также помогло облегчить силу "присутствующей [во Фрейде] андрофилии", как он эвфемистически называл это, и интенсивность гомосексуальной динамики в его отношениях с Вильгельмом Флиссом и К.Г. Юнгом. За единственным, пожалуй, исключением Питера Гея, эта тема была в большей степени скотомизирована более ранними биографами Фрейда. Позвольте мне прояснить: то, к чему я призываю, - это не попытка "вытащить наружу" Фрейда, а стремление более полно понять его "сексуальную идентичность".

Одно должно быть ясно: моя цель в этом исследовании не в том, чтобы дать исчерпывающую биографию Зигмунда Фрейда. Поскольку несколько превосходных уже имеются, такие усилия были бы излишними. Моя цель, скорее, состоит в том, чтобы дать описание связи между жизнью Фрейда и его работой с определенной точки зрения, а именно с точки зрения двух описанных мною тем: "отсутствующая мать" и "разрыв с традицией". В то время как читатели могут счесть знакомство с основными фактами жизни Фрейда полезным для них, такое знакомство не является абсолютно необходимым для того, чтобы следовать моим аргументам. Если читатель хочет лучше ознакомиться с этими фактами, ему следует обратиться к классическим биографиям Фрейда, написанным Эрнестом Джонсом, Питером Геем и Рональдом У. Кларком.^[30] А в качестве краткого и четкого изложения развития теории Фрейда отлично подойдет книга Ричарда Воллхайма Зигмунд Фрейд.^[31]

Я хотел бы завершить это Вступление одним замечанием. Я надеюсь, мне удалось представить Вам наглядный обзор интеллектуальной биографии Фрейда - то есть связи между развитием его мышления и важнейшими событиями в его жизни; достаточно четкое разъяснение некоторых из его важных теорий; и нанести несколько серьезных ударов по моим теоретическим оппонентам. (Я и не пытался скрыть здесь свою пристрастность.) В дополнение к этому, я также надеюсь, что мне удалось воплотить Фрейда в жизнь "со всеми его противоречиями".^[32] Создатель психоанализа был не просто буржуазным главой семейства или сверх-рациональным человеком науки, как его часто изображают, хотя ему были свойственны как черты одного, так и другого. Помимо этого, он был страстным, жизнерадостным и глубоко человечным, обладавшим уникальным сочетанием свободного воображения со способностью к стальной логике "эвклидовых" умозаключений, и который был одной из самых творческих и интереснейших фигур современности.

Литература:

Фрейд 3. Собрание сочинений. Том 4. Психологические сочинения, — М.: ООО «Фирма СТД», 2006, стр. 288 [Freud, SE 13, 1914f]

Фрейд 3. Художник и фантазирование (сборник работ), — М.: Республика, 1995. стр. 176-211. [Freud, SE 11, 1910c]

Гай Питер. Фрейд, Пер. с англ. Ю. Гольдберга. - Москва, КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2016. —960 с. : ил. [Peter Gay, 1988]

Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы филос. герменевтики: Пер. с нем./Общ. ред. и вступ. ст. Б. Н. Бессонова. — М.: Прогресс, 1988. —704 с. [Hans-Georg Gadamer, 1994]

Ссылки:

^[1] См. Sheldon Bach, "Classical technique and the unclassical patient," Narcissistic states and the therapeutic process (New York: Jason Aranson, 1993), 177-198.

^[2] См. Hans-Georg Gadamer, Truth and method, second revised edition, trans. Joel Weinsheimer and Donald G. Marshal (New York: Continuum, 1994), 284-290. [стр. 336-344 издания на русском языке]

^[3] Madelon Sprengnether, The spectral mother: Freud, feminism, and psychoanalysis (Ithaca, NY: Cornell University Press, 1990), 5.

^[4] Этот набросок наиболее точно описывает ситуацию в целом в Соединенных Штатах и в Нью-Йорке в частности.

^[5] См. Leo Stone, "The widening scope of psychoanalysis," Journal of the American Psychoanalytic Association 2 (1954), 567-594.

^[6] Существовал ли когда-нибудь "классический пациент", так называемый "хороший невротик", для которого, как утверждалось, Фрейд изобрел "классическую технику", - это еще спорный вопрос. Довольно вычурная патология многих ранних, предположительно истерических пациентов Фрейда, по-видимому, выводит их за пределы невротического диапазона диагностического спектра. Возможно, что первые аналитики недостаточно разбирались в не-невротической патологии, чтобы точно диагностировать клинические синдромы, которые они наблюдали. Более того, многие современные аналитики утверждают, что примитивные не-невротические части являются составными частями личности каждого индивида, и только теперь, с нашим более тонко настроенным клиническим восприятием, мы можем точно распознать их. Сегодня аналитики часто говорят, что если не достичь и не проработать более примитивные слои психики, то анализ будет сделан лишь частично.

^[7] См. Anna Freud, "Difficulties in the path of psychoanalysis," Problems of psychoanalytic training, diagnosis, and the technique of therapy: the writings of Anna Freud, vol. II (New York: International Universities Press, 1971), 124-156.

^[8] Попытку опровергнуть консерватизм Анны Фрейд можно найти в книге Andre Green, "The analyst, symbolization and absence in the analytic setting," On private madness (Madison, CT: International Universities Press, 1986), 30-59. [На русском языке см. URL: https://www.maap.pro/biblioteka/stati/grin_simvolizaciya_i_otsutstvie_v_analiticheskom_opyte.html (дата обращения: 13.06.2020)]

^[9] Hans Loewald, "The waning of the Oedipus complex," The essential Loewald: collected papers and monographs (Hagerstown, MD: University Publishing Group, 2000), 399-400. [На русском языке см. URL: https://web.archive.org/web/20150610203735/http://opo.od.ua/library/67-2009-07-02-09-42-38.html (дата обращения: 13.06.2020)]

^[10] Ibid, 400. [URL там же]

^[11] Ibid, 399-400. [URL там же]

^[12] Ibid, 401-402. [URL там же]

^[13] Это не значит, что меня больше не волнует проблема того, что можно назвать рамочным релятивизмом. Это лишь говорит о том, что какое бы решение ни было найдено, оно должно отдать должное силе герменевтического утверждения.

^[14] Пожалуй, самые убедительные контрпримеры этим взглядам мы можем найти в работе Поля Рикёра. Французский философ не имел никакого клинического опыта пребывания ни на кушетке, ни позади нее. Тем не менее его работа Freud and philosophy, его непревзойденный chef d'oeuvre, демонстрируют глубокое понимание самых глубинных слоев психики и самых сокровенных механизмов мышления Фрейда. См. Paul Ricoeur, Freud and philosophy: a study in interpretation, trans. Denis Savage (New Haven, CT: Yale University Press, 1970).

^[15] Фрейд во Франции унаследовал этот парадокс от своего прародителя - Сюрреализма. Хотя сюрреалисты были самопровозглашенными сторонниками бессознательного и иррационального, высокоинтеллектуальное качество работы сюрреалистов часто поражает.

^[16] Биография Луиса Брегера Freud: darkness in the midst of vision (New York: Wiley, 2000) впервые привлекла мое внимание к новой области исследований, которая бросила вызов имеющемуся идеализированному описанию раннего развития Фрейда. И Брегер оказал нам важную услугу, объединив эти недавние исследования и представив относительно полный и ясный отчет о них. Однако, Брегер является эго-психологом, который, очевидно, не в восторге от Фрейда и явно точит зуб на него. Поэтому, его исследованию недостает герменевтического милосердия по отношению к предмету своего интереса и он явно стремится "подловить" на чем-то Фрейда. В то время как биография сама по себе достаточно информативна и полезна, тенденциозность Брегера часто искажает анализ представленных им фактов.

^[17] Peter Gay, Freud: a life for our time (New York: W.W. Norton & Co., 1988), 503. [стр. 635-636 издания на русском языке]

^[18] Цитируется там же., 505. [стр. 637 сноска 1 издания на русском языке]

^[19] См. там же., 503-507. [стр. 635-640 издания на русском языке] Критику Питера Гея по этому вопросу можно найти в книге Breger, Freud, 381.

^[20] Breger, Freud, 17.

^[21] Peter Gay, A godless Jew: Freud, atheism and the making of psychoanalysis (New Haven, CT: Yale University Press, 1987), chapter 1. Помимо того, что Питер Гей написал внушительную биографию Фрейда, он также является автором работы об истории Просвещения, пользующейся заслуженным вниманием в научных кругах.

^[22] См. Isaiah Berlin, The magus of the north (London: John Murray, 1993).

^[23] Yirmiyahu Yovel, Spinoza and other heretics, vol. II: Adventures in immanence (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1992), 136. См. также, Marsha Aileen Hewitt, Freud on religion (Bristol, CT: Acumen, 2014), 76.

^[24] Смотри, например, Theodor W. Adorno, Lectures on negative dialectics: fragments of a lecture course 1965/1966, ed. Rolf Tiedemann, trans. Rodney Livingstone (Malden, MA: Polity Press, 2008), 69-70.

^[25] Фрейд утверждал это в 1936 году, когда отклонил предложение писателя Арнольда Цвейга написать его биографию. Sigmund Freud, The letters of Sigmund Freud, ed. Ernst L. Freud, trans. Tania and James Stern (New York: Basic Books, 1960), 430. Поэт, психотерапевт и главный редактор нового издания трудов Фрейда в издательстве "Пингвин" Адам Филлипс - последний биограф, последовавший этому принципу в своей биографии Фрейда. См. Adam Phillips, Becoming Freud: the making of a psychoanalyst (New Haven,CT: Yale University Press, 2014), 25-28.

^[26] Sigmund Freud, Leonardo da Vinci and a memory of his childhood (1910), SE 11: 130. [стр. 288 издания на русском языке]

^[27] Ilse Grubrich-Simitis, “Seeds of core psychoanalytic concepts: on the courtship letters of Sigmund Freud and Martha Bernays,” paper delivered at the 47th Congress of the International Psychoanalytic Association in Mexico City, trans. Philip Slotkin, 2011, 15.

^[28] Sigmund Freud, The future of an illusion (1927), SE 21: 48.

^[29] Freud, Leonardo, 69. [стр. 179 русского издания]

^[30] Ernest. Jones, The life and work of Sigmund Freud, 3 vols. (New York: Basic Books, 1953); Ronald William Clark, Freud: the man and the cause (New York: Random House, 1980); and Gay, Freud: a life for our time.

^[31] Richard Wollheim, Sigmund Freud (Cambridge: Cambridge University Press, 1981).

^[32] “Man in all his contradictions” was the title of one of Freud’s favorite books. See Gay, Freud: a life for our time, 86.